Проект. «История семьи. Вы ее знаете?»

ЕКАТЕРИНА Жукова

Недавно я задумалась – как много всего изменилось и в нашей жизни, и вокруг нас за это время. Моя мама еще писала перышками в школе. Я, конечно, застала уже эпоху шариковых ручек, но перо и чернильница были атрибутом нашего дома, их еще можно было встретить на почте и в других учреждениях подобного вида. В тетрадях были вложены обязательные промокашки. А вот мой сынок считает, что клякса – это специально сделанная капля краски при рисовании. И таких примеров очень много.

Год назад, когда начинался наш проект, первым заданием был опрос родственников. Впереди новогодние каникулы, много свободного времени. И в этот раз я хочу попросить вас написать о себе, о своей жизни, детстве, отношениях с родными, окружающем мире. Я понимаю, что это очень личное, что сложно и неловко писать о живущих сейчас людях. Поэтому не прошу публиковать свои записи, если только какой-нибудь отрывок на ваш выбор. Но, пожалуйста, напишите обязательно. Или хотя бы начните. Нашим детям уже многое непонятно из нашего детства. Слушая наши рассказы вполуха они многое забудут, а вот записанное останется.

Задание десятого этапа:

Рассказ о своей жизни, детстве, отношениях с родственниками. Отрывок из публикации по вашему желанию.

ПРИЗ КАЖДОГО ЭТАПА:

Один штамп из коллекции Херитаж + секретный конвертик лично от меня.

Ссылку на свой пост нужно вставить до 15 февраля (23 часов по московскому времени) в MisterLinky вот сюда:

---

А я с вами поделюсь выдержками из воспоминаний своего дяди Гены, папиного брата, которые и натолкнули меня на обязательность этого этапа – написать о своей жизни. Он записал целых две книги воспоминаний, которые просто бесценный дар для меня, и для всех наших родных. И целая эпоха, отличающаяся от моего детства. Не прочитав его книги, я бы представить не могла, что так могли жить всего-то за 20-30 лет до моего рождения.

«В 1946 году карельские поселения в Калининской области решили «добровольно-принудительно» по вербовке переселить на Карельский Перешеек. Вербовщики сулили большие блага – подъемные, быстрый проезд до места поселения, неплохие заработки и несказанной красоты природу. Насчет природы они не обманули.

Мы переезжали эшелоном в товарных вагонах, с вещами, со скотом. Эшелон шел медленно, часто останавливался, пропуская рейсовые поезда. Однажды паровоз дернул состав так сильно, что я упал сверху на железный пол, сильно расшиб лицо и чуть не вывалился из вагона. Хорошо, что Рая сидела возле двери и вовремя успела схватить меня. Первые переселенцы занимали наиболее удобные места, но не всегда обходилось без трагедий. Граница с финнами в некоторых местах проходила по болотам, и ее легко было пересечь и туда, и обратно. Сами мы в такие ситуации не попадали, но о таких переходах слухи доносились, и в первые дни некоторые дома охранялись.

«Мирный труд» стал нашим пристанищем до 1950 года. Мы жили на стареньком хуторе. Хутор стоял у дороги, вокруг раскинулись просторные поля, за ними также были видны хутора, сараи, сады, дальше был виден густой лес. В первый год после приезда (а приехали на место мы ранней весной), был большой разлив, и так случилось, что Рая (10 лет) с Люсей (12 лет) были отправлены с железной дороги к месту проживания со скотом, и успели до разлива, а все остальные днем позже застряли на две недели. Кто знает, что привелось пережить моим сестрам без хлеба, посуды, спичек, и родителям, попавшим в такое безвыходное положение? Но вербовщики свое дело сделали, и их больше никто не видел. А Люся и Рая молоко у коровы сдаивали прямо на пол, так как не было не только подойников, не было даже кружек. В консервной банке они принесли угольков с соседнего хутора, этими угольками затопили печь и поддерживали огонь все эти дни. Через две недели разлив окончился, и оставшаяся часть эшелона прибыла на место. Сразу же начались проблемы с хлебом. На полях собирали мерзлую картошку, из нее добывали крахмал, затем пекли из крахмала лепешки.»

«В 1947 году в нашей семье родился Юра (мой папа). Роды принимал отец. Ни врача, ни акушерки, да и их неоткуда было взять. Нас, детей, отец запер в одной из комнат, мы только могли помешать. Мы не спали, поэтому слышали первый крик младенца и поняли, что все в порядке. Правда, недоумение вызвал «хирургический»инструмент – сделанный из косы отцом незадолго до этого столовый ножик. Этим инструментом была перерезана пуповина и младший брат Юра с этого момента стал самостоятельным человеком."

мой папа и младший брат Дима

«В 1953 году по добровольно-принудительному решению коммунистов нашего колхоза все хутора должны были заново построиться в Кротове, образовав на месте перекрестка двух дорог деревню. Коммунисты должны были показать пример. И вот наш отец начал великую стройку века. Кротово представляло собой несколько хуторов, расположенных на пригорках в красивых местах. Это были хутора Корнаковых, Быстровых, Петрушкиных, Масленниковых, Красиных, Судаковых, Ситниковых. Все хорошие места были заняты. Места для постройки остались на глинистых болотистых почвах. Но делать было нечего, на каждую семью отмеряли по сорок соток, показали незанятые хутора, которые можно было свозить, выделили ссуды для строительства, и работа закипела. Кстати, ссуду мы кончили выплачивать через пятнадцать лет. Нам достался для перевозки хутор возле Никитиных. Сначала отец снял с дома вагонку, крышу, затем он начал перевозить бревна. Конечно, всю работу пришлось делать самому. Мы, дети, могли лишь делать вспомогательные работы, но их тоже хватало. Юре, как самому младшему из «трудового населения», разрешалось принимать участие в выпрямлении гвоздей. 

Мама всегда была занята хозяйством и маленькими Ритой и Димой, и всегда была против строительства. Она не была коммунисткой, и она прекрасно понимала, в какую дыру нас загнало решение партячейки. Отец скрипел зубами, как обычно, молчал и выполнял это решение. Многие поступали так же, но находились решительные люди, не пожелавшие переезжать.

После перевозки бревен дело дошло до печей. Здесь нам здорово досталось. Кирпичи были так крепко соединены, что часто кирпич трескался посередине, а известка оставалась целой. Нормой было в день отбить 100 кирпичей на каждого. И норму эту было трудно выполнить. Кирпичи были аккуратные, на каждом стояло клеймо. Результаты нашей работы были едва заметны за день, однако за неделю набиралось много. А вот кирпичи с изразцами не сохранились, они при ломке печей потрескались и рассыпались. Жалко их, они были такие красивые.

Очень трудное дело было добывать мох. Он был мокрый, холодный и весь набитый желтыми кусачими муравьями. А мху надо было много. Мы сушили его на болоте в кочках, а потом вывозили к строящемуся дому. Гвозди, вытащенные из досок, надо было выпрямлять. Финские гвозди были квадратного сечения. Несмотря на то, что они вбиты были давно, они ничуть не заржавели и выпрямлялись хорошо. Только их было очень много, и работа по выпрямлению их далась нам тоже нелегко. И потом нужны были гвозди разных размеров, так что пришлось их докупать. 

Для крыши отец закупил шиферу. Это было дорогое удовольствие, и шифер использовался только на крышу дома, а крыша скотного двора была сделана из теса. Крышу бани покрыли дранкой. Так что все стили и материалы на строке были представлены.

Печь и лежанку сложил сам отец. Мастера требовали много денег и водки, а сам отец «принимал» изредка, а деньги, полученные за счет ссуды, очень быстро кончились. Печь была произведением искусства, лежанка – так себе, только дров, чтобы их протопить, нужно было много. Впоследствии это было очень заметно: на зиму требовалось до 30 кубометров дров. Забота о дровах стала второй после сена.

Переезд в деревню из хутора произошел опять же весной 1954 года. На новом месте все было непривычно. Не было Камня за нашим домом. До леса нужно было идти метров двести. Земля была глинистой, и вспаханная усадьба быстро превращалась покрытой огромными комками высохшей почвой. Эти комки нам пришлось разбивать деревянными колотушками, чтобы картошка могла взойти. Во время непогоды дорога превращалась в грязное болото, а в засушливое время над ней вились клубы пыли. Но мы не вольны были выбирать: последнее слово было сказано отцом, а ему не позволяла совесть коммуниста. Поэтому мы не говорили поперек ни слова, хотя мама, если заходила речь о нашем настоящем, то всегда высказывала мнение о том, что хуже места для жизни у нас до сих пор не было.»

«Летом мы всей семьей выполняли обязанности по сдаче налогов. И следует сказать, они были немалые. Приходилось сдавать абсолютно всё: масло, молоко, яйца, шерсть, даже плодовые деревья были обложены денежным налогом. Диктатура пролетариата исправно делала свое дело. Толя и я должны были относить пять литров молока на молокозавод. Хорошо, что через день: тогда у нас оставалось молоко и себе, и на продажу дачникам.

А когда не было дачников, или им не надо было молока, мы с Толей либо вдвоем, либо поодиночке ездили с молоком в Кексгольм, или, как он стал называться, в Приозерск. Сначала мы шли пешком семь километров, затем ехали мы поездом две остановки. Чтобы успеть к поезду, мы вставали в пять часов. Придти за час было обычным делом. За это время можно было увидеть товарный поезд, пронаблюдать, как машинист передает жезл как разрешение занять перегон до следующей станции. Когда приходил поезд, следующий в Приозерск, я старался найти место у окна, чтобы иметь возможность видетьвсё, происходящее за окном вагона. Если не удавалось найти место внизу, я занимал место на верхней полке, но видно тут было хуже, и замена была неравноценной.

Молоко мы продавали в общежитиях Бумкомбината. Как правило, всё заканчивалось очень скоро, и нам оставалось около шести часов ждать обратного поезда. На центральной площади Приозерска мы болтались в ожидании момента, когда нужно идти на вокзал, и изучили ее, как свои пять пальцев. Мы знали, когда придет мороженица, когда откроются магазины. На площади были два здания, построенные еще до революции. На стенах этих зданий было написано: Проверено. Мин нет». Надписи оставили наши саперы, и эти надписи до 1955 года извещали всех об отсутствии опасности. А потом во время ремонта фасада зданий надписи закрасили, и их стало не видно.

Все деньги от продажи молока мы должны были отдать маме, но так иногда хотелось мороженого. И мы придумали выход: вместе с молоком мы возили букеты ландышей. Хоть Приозерск маленький город, но на улицах ландыши не растут, и часто мы были с дополнительным заработком. Когда ландыши отцветали, на смену им приходили васильки. А когда я уже был большим (мне исполнилось девять лет, и я ездил уже один), мне пришла в голову идея скопить деньги и купить семье набор из шести чайных ложек. Идея была воплощена в жизнь. Правда, воплощена она была с приключениями. День покупки ложек оказался ненастным. Весь день накрапывал дождик, а на обратной дороге случилась гроза с градом. Что такое зонтик, мы, естественно, не знали, у нас отродясь зонтов не было. От дождя я закрывался мешком, надетым треугольником на голову, а когда посыпался град, я решил переждать его в развалинах какого-то сарая. И уже пройдя больше километра от своего убежища, я вдруг обнаружил, что ложек в кармане нет. Я очень надеялся, что ложки у меня не украли в поезде, и что я их не потерял в пути, прыгая по лужам. К счастью, вернувшись в сарай, я обнаружил ложки целыми, и, идя домой, уже поминутно проверял, на месте ли они.»